— Логично, — кивнула Вика.
Марина отрицательно покачала головой.
— А по мне, тут что-то не вяжется. Кирилл что, совсем дурак? Дважды попадаться в одну и ту же ловушку — это на него не похоже. Он бы действовал осторожнее и назначил встречу в безопасном месте.
— Так он же не верил до конца, что это именно его пытались убить! Заподозрил, но не верил.
— А записка? После записки трудно не поверить.
— Вот именно, — подтвердил Талызин. — Есть еще записка.
— Игорь Витальевич! — обратилась Марина. — Вот чем больше я думаю, тем больше этот момент меня смущает. Зачем преступнику писать записку, объясните? Кто предупрежден, тот вооружен. Ни один нормальный человек не станет вооружать свою жертву, разве не так?
— Ну, не совсем так. Дело в том, что некоторым убийцам недостаточно самого факта смерти врага. Для них очень важно, чтобы жертва испытала определенные мучения. Не обязательно физические, можно моральные. Или, например, чтобы жертва знала, кто ее убил и за что, без этого их удовлетворение неполно. Такова особенность их психологии. Поверьте, так бывает.
— Разумеется, верю, но ведь подобные вещи наверняка относятся к убийствам не из выгоды, а по страсти, да? Было бы смешно, если б человек, желающий уничтожить другого просто как механическое препятствие на пути к собственному благосостоянию, сообщал о своих планах предполагаемой жертве? Вы ведь не зря сказали — «смерть врага». Вот если перед тобою враг, тогда другое дело. Над врагом хочется поторжествовать, а потом уже его уничтожить. Так что с Сосновцевым и шантажем мы из-за записки благополучно пролетаем. Остальное объяснить еще возможно… В принципе, я могу себе представить, почему Кирилл, даже заподозрив, что покушались именно на него и что делал это именно Сосновцев, не предпринял никаких мер. Во-первых, опасался огласки. Не очень-то приятно открыть окружающим, что ты — шантажист. Во-вторых, не хотел терять потенциальные деньги, все надеялся, что Сосновцев заплатит.
— Так у Кирилла у самого денег полно! — напомнила Вика.
— Не у него, а у его жены, а это разные вещи. Вряд ли она щедро финансировала содержание мужниных любовниц. Но, впрочем, все это безразлично. Записка отметает Сосновцева начисто. Он — существо рациональное.
— Не будешь же ты уверять, — съязвила Вика, — что он не способен на страсть? Чья бы корова мычала… И не только на страсть, но и на месть.
Раз убийца не мафиозный свояк Кирилла, так, значит, это коррумпированный директор, что совершенно ясно всем, кроме Маринки с ее заумными фантазиями!
— Ты намекаешь на его поведение со мной? Да, он попытался мне отомстить, но ровно до тех пор, пока это было для него безопасно. Как только вмешался Игорь Витальевич, прочем вмешался легко и ненавязчиво, Сосновцев тут же пошел на попятный. Нет, он не из тех, кто ради морального удовлетворения станет увеличивать риск.
— А кто его знает, вашего Сосновцева! Мало ли у него могло быть причин написать записку?
— Счастливая ты, Вика, — вздохнула Марина. — А у меня эта дурацкая записка сидит комом в горле и совершенно всему противоречит. Ну, получил Кирилл эту записку и… Он что, камикадзе? Судя по тому, ч т о он сказал тебе, он все сообразил и больше покрывать убийцу не собирался. Почему же ничего нам не рассказал? И, самое главное, почему отправился по темному опасному коридору?
— У меня есть версия на этот счет, — сообщил Талызин. — Дело в том, что большинство мужчин наивно считает женщин слабым полом.
Марина ахнула от восторга.
— Игорь Витальевич, вы гений! Женщина, точно! И все встает на свои места.
— Не понимаю, — призналась Вика.
Марина оживленно пояснила:
— Смотри! Во-первых, записка. Я не противница собственного пола, но мы, женщины, гораздо менее предусмотрительны и чаще поддаемся эмоциям, даже в ущерб себе. Во-вторых, поведение Кирилла. Хотя он питает к нам слабость, тем не менее не считает ни одну женщину полноценным существом. Он уверен, что любую из нас обведет вокруг пальца, понимаешь? И даже убийство Евгения Борисовича не способно поколебать его оценки. Преображенского убили, а вот он, Кирилл, настолько умнее любой бабы, что ему ничего с их стороны не грозит. Мужчину он принял бы в расчет, а над женщиной только посмеялся бы.
Она осеклась и добавила:
— Я говорю о нем, как о живом. Нехорошо, да?
— Наоборот, — возразил следователь. — Я правильно вас понял, Марина, по поводу его слабости? Это ведь относится не только к Наташе? Левинсон был ходок?
— Стопроцентно. Не пропускал ни одной юбки.
— Ну, чего ты выдумываешь, Марина! — не выдержала Вика. — Это не так, Игорь Витальевич. Мне, например, он ни намека.
— Я, наверное, неправильно выразилась, — пошла на попятный подруга. — Нет, он не зажимал женщин в темных углах, упаси боже. Но он каждую проверял на… скажем, на готовность к ответу. Все в рамках приличия, разумеется. И тебя проверял, но ты благополучно не заметила, и он быстренько ретировался. И от меня ретировался. Это тебе не Сосновцев, которому попала вожжа под хвост, Кирилл предпочитал легкие победы. Легкие победы и легкие отношения. С Наташей, конечно, сглупил, но тут ему было не удержаться…
— Наташа, — повторил Талызин, и Вика быстро обернулась к нему.
— И никакая не Наташа, не Наташа! Вы что, забыли? Первое покушение произошло неделю назад, когда у Наташи еще не было никаких причин. Причины-то появились только вчера!
— Ну, это еще бабка надвое сказала. Левинсон мог обманывать не только жену, но и любовницу. Жена привыкла и смирилась, а вот Наташа… Она милая девочка, но довольно импульсивна. И довольно умна, так что вполне могла спланировать преступление, при этом сыграв роль по-прежнему слепо влюбленной. Она ведь оказалась блестящей актрисой, после последней премьеры это трудно отрицать.